Эльза всегда отличалась пунктуальностью. Иногда даже излишней. Предпочитала придти заранее, немного подождать и явиться на место встречи ровно в назначенный срок. Сегодня это было особенно возможным, ведь, как бы не старалась вернуться доктор Уайетт к своим прямым обязанностям, её упорно выпроваживали из лабораторий с фразой "сначала к психологу" и громко хлопали дверью. Или же с ужасным шумом и скрипом колеи задвигали обратно, если дверь была раздвигающейся.
Три дня Эльза ходила мутным призраком по базе, ловя сочувственные взгляды бывших и будущих коллег, кивала в ответ, принимая их, и шла дальше, тут же выбросив это из головы. В город пока не выпускали. Говорят, из всех преступников не поймали и четверти, так что бывшим пленникам лучше не высовываться ближайшие несколько дней. Со своим телохранителем Эльза так же повстречалась от силы раз пять, хотя жилое крыло научной базы «Спираль» не было таким уж большим и необъемлемым. Другое дело, если бы Уайетт таки удалось поработать в лабораториях: трудно не заблудиться в бесконечных лабиринтах коридоров от узких, что едва ли протискивается человек среднего телосложения, до широких, как Китайская стена, все одинаково белые с серебристым металлическим отливом, складывающиеся в замысловатую мозаику, которую в силах постичь только архитектора этого чудо-сооружения. Тем же, кто только прибыл, помогали только планы, висевшие в разных частях базы или же указатели к самым важным лабораториям. Но даже так, если коллега работает за следующим поворотом, с ним вряд ли можно пересечься чаще, чем раз в неделю, не говоря уже о том, чтобы найти здесь человека, не имеющего к науке никакого дела.
Так, в гордом одиночестве и в окружении по большей части незнакомых людей, сновавших длинными белыми, словно в психбольнице, коридорами, Эльза пережила первый день после побега: её раз за разом вызывали к себе разные медики, пока кто-то готовил комнату для вновь обретенного сотрудника, затем обед, потом снова медики, затем начальник базы, местный командующий подразделением «Севера», ужин, снова военные и, наконец, долгий беспокойный сон. На второй день все будто бы забыли о том, кто такая Эльза Уайетт: все поспешили вернуться в привычное русло быстротечным потоком, люди сновали туда-сюда, спешили каждый на своё рабочее место, лишь изредка кидая из-под лба полные жалости взгляды. Третий день мало чем отличался от предыдущего. Разве что удалось раздобыть некоторые результаты обследований изменённых — о том, кто они такие, Уайетт уже знала. Но, без наглядного образца, они оказались бесполезными.
На четвёртый день Эльзе сообщили, что её ждёт психолог — последняя преграда на пути к привычной жизни. Казалось, будто этот час, который доктор обязана провести с коллегой, беседуя на тему "Как я пережила плен", был той дверью, выйдя через которую, Уайетт оказалась бы в своём родном "измерении", своей "Вселенной". Вне коробки под названием "Посттравматическое стрессовое расстройство", в которую её раз за разом сажают, считая, что так себя и должен чувствовать каждый человек, переживший невольное заключение.
Прежде, чем войти в кабинет, когда часы пробили ровно пять, Эльза остановилась перед дверью, сделала глубокий вдох и на мгновение задержала дыхание. Это своего рода традиция у пациентов перед приёмом у врача. Вроде ста грамм чего-нибудь крепкого — для храбрости. Затем мягко повернула ручку и вошла в комнату.
Первое впечатление — её ждали уже очень долго, хотя Уайетт вошла минута в минуту. Её психолог расслаблено сидел в одном из кресел и, казалось, указал на её место ещё до того, как она вошла. Конечно, Эльза наслышана о травме своего психолога, её об этом предупредили, и так же с нескрываемым удивлении повествовали о том, что видит и слышит он куда больше, чем зрячие, но он будто бы почувствовал её, пока она стояла с той стороны. Не проронив ни слова, Эльза проследовала через комнату ко второму сидению и не спеша опустилась в него, слегка откинувшись и положив руки на подлокотники: достаточно расслаблено, но сжатые ноги в шестой позиции выдавали некоторое волнение женщины.
— Эльза Уайетт, — на автомате представилась Эльза в ответ на приветствие Хардина Гора, едва заметно кивнув на замечание по поводу своей стойкости. Она быстро спохватилась, поняв свою оплошность, но быстро расслабилась вновь, увидев, что психолога явно не интересовал ответ на это утверждение.
Прежде, чем ответить на первый вопрос, Уайетт помолчала. Не ради приличия и не потому, что так положено. Она неспешно обвела глазами комнату. Такая же белая, сверкающая стерильной чистотой, совсем не располагающая к задушевным разговорам. Но хорошо освещена: лучи света от ламп проникали во все углы, падая с двух сторон, имитируя естественное освещение, приятный полумрак — предпоследнюю безнадёжную попытку сделать этот кабинет уютным. Последней было огромное окно практически на всю стену справа от неё. На самом деле, оно не было окном, как таковым. Это был большой экран, на котором изображалась полярная ночь: желто-зелёное северное сияние медленно раскачивалось в чёрно-синем небе, внизу блестели сугробы снега, а вдалеке даже виднелись дома. Из некоторых даже валил сероватый дым. Но всю идиллию выдавали с потрохами то там, то здесь, чернеющие потерявшие работоспособность элементы, а так же несоответствие пейзажа за окном и реального освещения.
Созерцание обустройства комнаты помогло прочистить мысли, поискать ответы как бы со стороны, позволить им самим подобрать правильные слова, которые бы выразили все чувства женщины коротко, лаконично и при этом точно.
— Не знаю, — честно ответила Эльза после долгих раздумий. — И да, и нет.
Жизнерадостно кивать и утверждать, что всё отлично, Уайетт не собиралась. От вранья психологу теряется всякий смысл этого сеанса. И, хоть он и был добровольно-принудительным, Эльза не питала ни страха, ни неловкости, ни параноидального недоверия к своему врачу. Это была такая же обычная процедура во благо, как и все остальные. Неприятная, но обязательная.