Взорвать Белый Дом - дело хитрое и сложное; и когда я готовился ко дню всей своей жизни, то превратился в некого социопата, который не мог чувствовать себя комфортно даже с семьей - самыми близкими людьми. Я по природе своей не самый общительный или веселый человек - отпечаток угрюмости на мое лицо был наложен с самых малых лет бедностью и не самой легкой жизнью вследствие этого. Но чем старше я становился, тем хуже мне было - в какой-то момент я перестал переносить даже легчайшие прикосновения. Так что я бы должен понимать, что не стоит "лезть" к людям, да я бы никогда бы так и не сделал. Что сотворила со мной Пыль? То, что она прояснила мой разум и дала мне сил выбраться - это факт, но неужели она излечила меня во всех смыслах? В это верится слабо, но когда женщина выдергивает свою руку из моей, я вдруг осознаю, что не испытывал привычного дискомфорта или даже отвращения. Также, Как и не испытывал это все это время с тех пор, Как выбрался из тюрьмы. Черт подери, неужели я могу иметь претензии на звание нормального человека? Сомнительное удовольствие, но оно значительно облегчает мне жизнь, как я вижу. Только вот надо быть осторожнее - новой знакомой такое обращение явно не нравится, и я даже думаю, не извиниться ли, но вовремя одергиваю себя - зачем? Разве мне не плевать? Да и нет ни времени, не надобности в подобной вежливости, которой от меня и не ждут. Беглецы из Сент-Норс-Поинт - это не маленькие пушистые котята, это массовые убийцы, самые отвратительные ублюдки на всем земном шаре - я должен держать это в голове и прекратить заводить себе друзей среди этих людей. Пусть и я такой же монстр как они, хотя преступления наши разнятся. Нужно быть осторожнее и не подставлять спину незнакомому человеку, я ведь никогда так не делал. Вот что делает с людьми выживание - меняет их. Вернее, ломает, безжалостно, и так медленно, незаметно, так что когда понимаешь, что же произошло - уже поздно. Адреналин, которым ты буквально живешь, влияет на твои ощущения, решение за решением сгибая тебя в нужном направлении, пока не появятся первые трещинки. И сделать ты ничего не можешь, будь ты безобидным продавцом или серийным убийцей-педофилом.
И теперь я просто несусь вперед, пытаясь лихорадочно придумать, как же нам все-таки выбраться. Я почти не слышу быстрых шагов преступницы, что бежит за мной, но, кажется, я уже просто не способен что-либо уловить - я слышу, Как стучит мое сердце, раздаваясь эхом в моей голове пульсацией вен, и это заглушает все вокруг. Но когда вдруг моя нежданная спутница останавливается и предлагает иной вариант, я это слышу, хотя как раз это я бы предпочел пропустить мимо - она хочет вломиться в дом к какому-то ничего не подозревающему человеку, который, возможно, никому и никогда не сделал ничего плохого. Беглянка уже направляет на несчастного мужчину пистолет и медленно заходит внутрь, оглядываясь и улыбаясь мне. Наверное, я должен быть счастлив, ведь это реальный шанс на спасение, но мне не нравится, что могут быть... как там это называется? Сопутствующий ущерб? Кажется, так, но, в общем-то, это неважно. Я не для того положил всю свою жизнь и провел в этом аде три года - запугивать, убивать, пользоваться, словно передо мною и не человек. Я же пошел на свой маленький акт протеста ради таких людей, как этот мужчина, который с ужасом смотрит сейчас на дуло пистолета, направленного ему в лицо, и молится своему Богу о спасении. Все эти месяцы ради собственного выживания я поступался своими принципами, каждый раз обещая, что это - в последний. Черт, это никогда не закончится.
Я судорожно облизываю губы, глядя налево - туда, откуда должны прийти полицейские, вооруженные до зубов и настроенные засадить ублюдков - то бишь нас - в лабораторию, где на нас будут ставить опыты на благо нормальных людей. Я бы не должен их ненавидеть - но не могу; человек по природе своей устроен так, что ненавидит то, чего боится, и лицом моего страха попасться снова стали все стражи закона. Как жаль, что чувства разуму не подвластны - мне было бы куда проще, а в своих глазах я был бы именно тем человеком, которым хотел бы быть, но нет. Я в нерешительности оглядываюсь назад, на открытую дверь, откуда на меня уже непонимающе смотрит преступница. Готов ли я пойти на это?
Мне же плевать на этого мужика, разве нет? Я хочу выжить, даже если придется порезать это несчастное создание на кусочки. Я это понимаю, и вот от этого мне страшно. Готов ли я вновь отказаться от себя, идя на поводу у собственных животных инстинктов?
Должен - не должен. Этих защищай, этих убивай. Я всю жизнь ставил самого себя в рамки, пытаясь поступать правильно - ведь именно так воспитывала меня мать. Я всегда жил разумом, принципами, и вот куда это завело меня.
А ведь суровая правда в том, что есть лишь я - вот единственный человек, на которого мне действительно не насрать. И ради себя я сделаю все, что угодно.
Я ни за что не вернусь в Сент-Норс-Поинт. И уж тем более не попаду под нож ученых.
Ни за что.
Решение принято, и я, подняв руку с пистолетом, уверенно направив его на бедного жителя квартиры, захожу внутрь, бесшумно закрывая за собой дверь. Сомнения убиты, как и я.
- Смотри мне, я не буду таким же милосердным как она, - мой голос пугает мужчину еще больше, и я доволен - именно этого я и хотел. - Я не стану тебя убивать, если совершишь глупость. Сначала я прострелю тебе одно колено. Потом другое. Затем настанет черед рук. Но не думай, что на этом все закончится - я прострелю тебе легкое, и ты будешь умирать не очень долго, но крайне мучительно - поверь, эти остолопы успеют тебя спасти, хоть это и не смертельная, по сути своей, рана. Хотя, пожалуй, для верности я прострелю оба твоих легких, - мой голос холоден, как металл. Хороший Аластор закончился; если уж я монстр, то буду соответствовать.
Не опуская пистолета, я вхожу вглубь квартирки и сажусь в кресло. Рана на ноге, почти уже зажившая, теперь дает о себе знать; беготня по лестницам - все еще не самое полезное для меня занятие. Я устраиваюсь на вполне себе новеньком и модном кресле так, будто я тут хозяин.
- Да ладно, не переживай ты так. Мы у тебя тут перекантуемся, ничего не тронем, и с миром уйдем. Хотя, если ты еще и еды подкинешь, я буду очень благодарен.
Боже, Аластор, сколько же в тебе дерьма?
Наверное, не стоит называть каких-либо имен тут, ведь этот перепуганный идиот может потом все рассказать копам, но, с другой стороны, они и так скорее всего знают, за кем пришли; а даже если не так, наши фотороботы и отпечатки пальцев повсюду выдадут нас с потрохами, так что я, не пытаясь даже изобразить дружелюбной улыбки, просто представляюсь:
- Аластор. Особенно коверкать не советую, это чревато. Террорист.
Краткость, видимо, все же моя сестра, но я ведь донес самую суть - а большего мне и не нужно. Я бы пожал женщине руку, но этот в принципе бессмысленный жест не нужен, ведь не думаю, что мы ней станем друзьями не разлей вода и будем ходить друг к другу на День Благодарения. Возможно, однажды я наставлю на нее свой пистолет. Возможно даже, что сегодня. Не заводить друзей, Аластор, не заводить, это ничего хорошего не приносит. Да и нужен ли этой женщине друг? Я не знаю, но что-то говорит мне о том, что она и сама прекрасно со всем справится, слабые в Сент-Норс-Поинт не выживают.
Женщина тоже представляется, и теперь я хотя бы знаю ее имя. Вот они, типичные преступники - никаких фраз о том, что кому-то с кем-то приятно познакомиться, обсуждений, в какой камере было уютнее и ка дерьмово кормили три раза в день - имена сухо названы, а мозг не перегружен лишней информацией. Мне даже это нравится.
Осторожно, Гренгуар, ты встаешь на скользкую дорожку, а обратно вернуться будет нельзя.
Хотя, разве уже не все равно?
Может, и не равно, но уж точно все. И что делать дальше - не понятно.
