Не каждый познал ощущение, когда со всех сторон на тебя словно бы направили ствол, одновременно подзывая костью, и ты, как зверь, мечешься и пытаешься понять, чье зло будет наименьшим, и чья кость ударит менее сильно. Вот Эдриан сполна получил огроменную дозу такого вот ощущения, которое было не ново, но тем самым делало только хуже - заставляло прошлое вернуться.

Меня зовут Эдриан Раппард. Я агент ФБР. А Тоби Мёрдок мёртв.

Он так часто повторяет себе эту фразу, что она уже перестала что-либо значить, но, тем не менее, только она является его спасательным кругом. Скорее, он сделан из одной тонкой веревочки, за которую Эд так отчаянно цепляется каждый раз в предпоследней попытке утонуть, говоря себе, что в следующий раз он уже не выдержит и сдастся. И отчасти он надеется, что сдастся, ведь так будет проще, так все закончится, но в глубине души Раппард понимает, что этот конец будет лишь началом чего-то еще более страшного. Хотя легче действительно станет. Вот только надолго ли?
Возвращаясь к разговору о наименьшем зле и костях, стоит отметить, что Эдриан пытается руководствоваться здравым смыслом, а не чувсвами - ведь именно так должен поступать агент Раппард. С одной стороны - бюро, которое дало четкое указание ни во что не лезть и собирать информацию, быть тише воды и ниже травы. И этот приказ он уже нарушил,Как только вошёл в двери лаборатории "Спирали" - ему пришлось рассказать о том, кто он, чтобы получить необходимую ему помощь. Это было разумно, это было правильно, и Эд понимает это, ведь так он защитил ни в чем неповинных людей; а разве не в этом заключается его работа?
С другой стороны, за свои весьма неординарные услуги, Спираль хочет, чтобы он побыл их личной ищейкой. Снова он - собачка на коротком поводке, который может лаять и кусать тогда, когда прикажут, и это при том, что другой хозяин скомандовал: "Умри".
Раппарда буквально разрывало, и сейчас, когда у него в руках невесть как полученный Спиралью адрес, он закрывает глаза, не в силах понять, что же он должен делать.
Это ведь преступники, мир станет лучше, если он будет ловить их.
Но кто давал ученым право ставить над ними опыты?
Все эти внутренние противоречия  лицемерны и лживы насквозь, ведь Раппард совсем не против экспериментов над ублюдками, когда он тренирует свою способность. Ведь он хочет их ловить, он хочет идти наперекор своему начальству. Но сколько еще Элеонор будет его покрывать? Ее терпение тоже не железное, и хотя сейчас она по-человечески понимает, что напарнику нужна помощь, рано или поздно, она сообщит в бюро о том, что Раппард снова вне закона. Если уже не сообщила.
Каин открывает глаза и резко встает с кровати номера в отеле. Он сминает бумажку и бросает ее в урну - она ему больше не нужна, ведь адрес и так четко отпечатался в его памяти, словно кто-то высек этот набор из букв и цифр на камень.
Он принял решение. Если все равно проиграешь, так хоть делай то, что хочется. Это подход Мёрдока, не Раппарда, но сегодня Эд дает слабину, не в силах сдержать свою вторую сущность. В конце концов, невозможно быть каменным все время.
Надев куртку и ботинки, Эд выходит на улицу, вновь проклиная дикий холод. С одной стороны, он ему даже нравился - это ледяное спокойствие, что дарило это место, этот мороз, было бесценно; но когда твое лицо жжет, словно тебя облили кипятком, а ветер будто проникает до самых костей, обнажая их, невольно начинаешь мечтать о каких-нибудь курортах, причем, желательно, безо всяких островов. Этого дерьма с него достаточно.
Машина, которую приходится прогревать пятнадцать минут, дает ему возможность почитать. Когда он любил книги, пусть в основном и научные, потом ему долго не приходилось брать в руки ничего, кроме оружия, и теперь он заставляет себя читать хотя бы час в день. В его руки попала книга, подаренная одним из ученых Спирали - "Преступление и наказание" Достоевского, и хотя шла она весьма тяжко, суть ее буквально выворачивала Раппарда наизнанку. В главном герое Эд неизменно видит себя, и хотя уже ненавидит эту книгу, одновременно обожает ее до умопомрачения. Возможно, это его крест на всю оставшуюся жизнь - любить и ненавидеть одновременно абсолютно все, ведь именно это он и чувствует каждую секунду своей жизни. Ровно как любит и ненавидит самого себя.
Но вот, наконец, и этот дом, почти что в самом центре города - кажется, будто преступники уже давно чувствуют себя в Алерте аки хозяева и не боятся прятаться у всех на виду, несмотря на развешанные повсюду портреты. Хотя, пожалуй, слишком сложно узнать преступника по фотографии, когда перед тобой стоит непонятное существо, обмотанное десятком шарфов с красным кусков кожи вокруг глаз, а только их и видно, причем в свете фонаря, в кромешной тьме. Если бы у них не было родственников и последователей, готовых укрывать их, все было бы проще и им было бы негде прятаться, а ему, Раппарду, не пришлось бы сейчас ехать в очередной такой вот дом, в котором оказались преступники, или хотя бы один из них. Все, что знает Эд - это то, что тут должен быть измененный со способностью электрокинез. Просто потрясающее количество информации, даже пол беглеца неизвестен.
Эд на всякий случай проверяет, заряжен ли пистолет [он так привык не доверять себе, что сомневается уже даже в подобных вещах, хотя не зарядить пистолет для него - как перестать дышать], и невольно смотрит на него с отвращением. Ему следовало бы совсем отказаться от оружия, после всего, что произошло, но нет, рука судорожно сжимаетсяи мужчина вздыхает с облегчением. Господи, да я же форменный псих. Мне нельзя работать. Что же, тогда хорошо, что я не на работе.
Сегодня ведь не произойдет ничего особенного - он просто схватит какого-то отморозка, сбежавшего из тюрьмы, доставит в Спираль и тем самым облегчит жизнь всем нормальным людям. Все будет хорошо, всего-навсего очередной день. Вернее, очередная ночь, ведь тут только она и бывает; хотя по дневному свету Раппард как раз и не скучает - ночь всегда была ему по душе, и вечное ее присутствие наоборот успокаивает его.
Эд открывает дверь - другому человеку стало бы жутковато от того, что она незаперта, но Эдриан слишком привык не бояться, и если он все еще и может испытывать страх от подобных вещей, то он настолько приглушен, что агент его и не замечает. Да и нет у него права бояться. Если псу сказано: "Фас", он атакует, а не размышляет о том, что его могут убить.
Осторожно ступая и держа пистолет перед собой, мужчина движется вглубь квартиры. Еще один плюс верной ночи - глазам не нужно привыкать к этому мраку, и Эду даже думается, что он видит так же отчетливо, как и днем. Он слышит какой-то шум наверху. Отлично, птичка таки в своем гнездышке.
Под его ногами не скрипит лестница - он еще до работы под прикрытием научился передвигаться абсолютно бесшумно, даже Киллиан поражался этому. Он говорил, что когда идет Эдриан - он словно останавливает время; а бесшумно Эд передвигался всегда - это стало его привычкой, пока не переросло в мастерство, которым он никогда не гордился. Просто это было и остается основой выживания.
В одной из комнат горит тусклый свет - наверное, на окнах плотные шторы, так чтобы с улицы не было заметно; именно оттуда исходит шум; нет, это не грохот, не разговоры - просто чьи-то шаги, чьи-то движения, которые Раппард улавливает скорее даже не на уровне слуха, а на уровне ощущений в целом - чуть ли не кожей ощущает, как кто-то передвигается по комнате. Он открывает дверь, и наставляя пистолет на жертву, которая уже поймана в сеть, хоть и не знает об этом, негромко произносит:
- Стой на месте. Руки так, чтобы я их видел. Не пытайся меня атаковать своей способ...
Но договорить ему не суждено. Он останавливается на полуслове, замерев, чувствуя, как весь его мир [или, если быть точнее, остатки оного] буквально рушится на части, оставляя ему лишь один последний вдох перед смертью.
Перед ним стоит Кэрис.
Его Кэрис.
Женщина, которую он любил. Да и, пожалуй любит и сейчас, ведь после того, как она разбила ему сердце, у него не было никаких серьезных отношений, а стоило ему подумать о том, чтобы познакомиться с кем-то, хотя бы развеяться, как он вспоминал ее.
Ее призрак преследовал его все эти годы.
И сейчас ему понадобилось время, чтобы понять, что перед ним действительно она, что он не сошел с ума, что это не галлюцинация, вызванная его воспаленным разумом.
- Ты..?
В груди предательски защемило, хотя он и не смог бы ответить, от любви, или от злости, которую он хранил все это время. Потому что он знает, что она лишь пользовалась им; знает, что был идиотом; и злость на себя и на нее, уже было погасшая, вновь разгорелась ярким пламенем. Он смотрит на нее беспомощно, как ребенок, но с нежностью и яростью одновременно, не понимая, стоит ли ему обнять ее спустя десять долгих лет, или же пристрелить.
Любить и ненавидеть одновременно. Как всегда.
Рука дрожит, и он не выстрелит - он знает это, хотя все равно продолжает целиться. Раппард отчаянно пытается взять себя в руки и заканчивает фразу, которую было начал:
- Не пытайся использовать свою способность, ибо этим ты сделаешь себе только хуже.
Голос звучит жестко, словно холодная сталь, и он невольно чувствует досаду. Он бы хотел, чтобы все было совершенно иначе. Но от агента ничего не зависело, ведь за них двоих решало прошлое, в котором они оба сделали друг другу больно. И каждому есть за что мстить. Осталось лишь надеяться, что они не поубивают друг друга.

Отредактировано Adrian Rappard (2015-06-13 15:07:47)

Ее голос звучит так нагло и так холодно, что Раппарда пробирает дрожь. Она не должна быть здесь, это неправда, это ненормально. Почему из всех людей, что Эдриан знал, он встречает именно ее? Осознание того, что стало хуже, несмотря на то, что было уже некуда, медленно приходит к нему, острыми иголками впиваясь в не пришедший в себя разум.
Она продолжает нести какую-то чушь, но Эдриан даже не слышит ее - голос просто звучит, не неся никакой семантической нагрузки, как пустое украшение в воздухе, и в какой-то момент Раппард перестает видеть все, что их окружает: теперь для него существуют только ее глаза. И ему приходится приложить огромные усилия, чтобы отвести взгляд в сторону. Его пистолет медленно-медленно опускается. Он же не выстрелит, так к чему этот цирк? Чего он добивается? Слов о том, что ей жаль? Что она хотела бы все изменить? Как будто ему станет от этого легче. То, что он пережил от их обоюдного предательства, уже не стереть, и та боль навсегда оставила на нем свой отпечаток.
Я - Эдриан Раппард. Не Тоби Мёрдок. Я хороший человек. И я не люблю эту женщину. Я должен отправить ее в лабораторию к сраным врачам и пусть делают с ней, что захотят. А потом, быть может, она попадет и в твои руки...
Последняя мысль кажется наиболее соблазнительной; но и пугающей одновременно. Агент облизывает губы, предвкушая, Как будет копаться у "твари" в голове, выуживая одно воспоминание за другим. Но что, Если он найдет то, что видеть не захочет?
Например то, что она действительно любила его.
Нет, он должен быть сильным. Он вновь смотрит ей в глаза, а пистолет, который был опущен совсем чуть-чуть лишь пару секунд, сновь направлен на Кэрис. В груди Раппарда полыхает ярость - его черное сердце пытается выдать желаемое зха действительно, подложить разуму красивую обертку с протухшей начинкой; и он не может позволить этому случиться. Он отчаянно пытается взять себя в руки, вернуть железный голос разума, что всегда был таким холодным, но ему кажется, что чувства выжигают его изнутри, и единственный холд, что он чувствует - это холод пистолета. Ярость убивает все хорошие чувства, что когда-либо жили он, и тогда с новой силой просыпается он.
Тоби Мёрдок.
Этот засранец слишком долго спал, и, как умный зверь, он не сдался, не умер, не ослаб - он копил силы и ждал своего часа, когда клетка, в которую он был посажен стараниями психологов, снова будет открыта и он сможет в волю повеселиться, обнажив свою окровавленную пасть.
Тоби тяжело дышит, но не потому, что ему трудно - потому что он на пределе. В глазах зажигается огонь - нет, не то серебристое свечение, что возникает у измененных, нет; то - огонь ненависти, что агент хранил в себе долгие годы пополам с любовью. Все происходит так быстро, что женщина не успевает среагировать - Мёрдок бросает оружие на пол и бросается к Салвейн.
Его руки на ее горле, и с каждым вздохом они сжимаются все сильнее.
Он так много убивал, он так хорошо научился этому искусству, что ему нужны лишь голые руки, которые добьются желаемого несмотря на отчаянное сопротивление жертвы. Кобра уже обвила тело и укусила - деваться некуда. Она уже чувствует, как жизнь медленно покидает тело, так надежно похороненное в ее объятиях. Вот и все.
Мёрдок наклоняется к Кэрис, совсем близко, так что может рассмотреть ее глаза до мельчайших подробностей, и негромко произносит:
- Я творил такие вещи, что ты и вообразить себе не можешь. Так что я убью тебя и пойду пить чай, словно ничего не произошло. Может благодарить меня за то, что всего лишь придушу тебя. Я мог бы такое с тобой сделать, ммм...
Его голос страшен, именно этот пугающий шепот слышали неугодные семье убийцы и воры перед долгой и мучительной смертью, но Салвейн повезло - она умрет быстро. И почти безболезненно.
Тоби Мёрдок улыбается своей мерзкой кровавой улыбкой, глядя пустыми и холодными глазами палача в женщину, которая держится из последних сил; и он чувствует удовлетворение и радость. Он желал этого десять долгих лет.
А затем Эдриан Раппард снова берет вверх.
Руки разжимаются, и мужчина в ужасе отстраняется, пятясь назад, в то время, как беглая преступница откашливается, держась за горло. Через несколько шагов он спотыкается обо что-то и падает, но толком не понимает этого; и боли в теле совсем нет. Он лишь хватается за голову руками, пытаясь вспомнить, кто он и где, едва заметно покачиваясь вперед-назад, как умалишенный; и вполне разумно заключение, что таковым он и является.
Я - Эдриан Раппард.
Эдриан Раппард, кусок ты дерьма! Я не убийца. Нет, не убийца.
Он жмурится так, что в глазах пляшут цветные точки - как часто он видел их, но как уже успел про них забыть. Ведь он так долго шел к тому, чтобы избавиться от прошлого, чтобы вновь найти себя, и эта женщина не должна была крушить все, что он построил за последние месяцы, своим появлением.
- Какого хрена ты тут вообще оказалась? Ты не должна была!.. - он поднимает голову и смотрит на нее точно побитый щенок, и в его глазах не осталось ненависти, лишь боль. Он знает, что она не будет колебаться. Он только что убил себя - ведь она уже поднимает пистолет, но Эдриан не собирается ее останавливать.
Он просто хочет, чтобы все наконец закончилось. Пусть она покончит со всем - с ним, с Тоби Мёрдоком и со всем его прошлым. Быть может, другого пути действительно нет, и судьба специально отправила его сюда - чтобы она закончила его путь, его мученья и его чувства. Кэрис все еще покашливает, и Раппард больше не чувствует радость - он вообще ничего больше не чувствует, как и полагается мертвецу. Наверное, еще положено, чтобы перед глазами вся жизнь пронеслась, но что он должен вспомнить? Нескончаемые пытки и убийства, которыми он наслаждался, хоть и боится себе в этом признаться до сих пор? Возможно, это должно быть что-то хорошего, но такого в его жизни было мало. Разве что мать, которая лежит под тремя метрами земли на старом городском кладбище, куда он уже никогда не попадет. Эдриан закрывает глаза и считает до десяти - это все, что нужно Салвейн, чтобы его убить. Десять мгновений.
Раз, два. Он вообще хотел когда нибудь жить? Шесть, семь. Наверное, хотел, пока не пошел на эту чертову операцию под глубоким прикрытием. Десять.
А выстрела все нет.
Нет его и после одиннадцати. Двенадцати. Как и тринадцати.
- Что же ты не стреляешь? - его голос звучит спокойно, как будто он ждет, что она нажмет не на курок, а на кнопочку фотоаппарата. - Ты же уже убила меня однажды, так сделай это еще раз.
Ее рука не дрожит - не то, что его, когда он держал пистолет. Наверное, Кэрис просто крепче, чем он, ведь хоть ее характер не был закален тем, через что прошел Эдриан, но заточение в Сент-Норс-Поинт справилось ничуть не хуже, и возможно, даже лучше - он ведь слышал о том, что там творится с людьми, и то, что она прошла через испытания, оставшись собой, сохранив драгоценный разум, в отличие от него, говорит о многом. Она вышла с высоко поднятой головой; хотя, быть может, так ему лишь кажется. Но он чувствует что стены тюрьмы сделали ее лишь сильнее, и оттого совершенно не понимает, почему же она никак не выстрелит.
Он насчитал уже сорок восемь бесконечных секунд, каждая из которых могла бы стать маленькой жизнью.
Он поднимает глаза, встречая ее взгляд.
И понимает, что ошибся.

«Потому что ты в аду, Раппард. В моем личном аду.»

Он закрывает глаза и запрокидывает голову назад. Он старается собраться с мыслями, ног ничего не выходит, и эта фраза, что буквально повисла в воздухе, отдается эхом в его черепной коробке, словно там пусто; да, может, так и есть - в его голове пустота, наполненная ее голосом, и больше ничего. На мгновение его лицо озаряет мрачная, ужасная улыбка, а затем он начинает истерически смеяться. В твоем личном аду. В твоем?
- Ошибаешься милая. Ад как раз-таки мой. - Глупая игра слов, но только она сейчас имеет значение. Ты псих, Раппард, ты полнейших псих, даже если не брать в расчет твое расстройство личности, которое медленно сжигает тебя изнутри.
В этом мире вообще осталось что-либо, что не уничтожает его, медленно и верно?
Тридцать пять лет. Ровно столько он прожил на этом чертовом свете, и хорошими из них были разве что несколько дней. Не так уж и много, и все они были связаны с ней; и теперь, когда они приносят лишь боль, то из списка вычеркиваются даже они. Так зачем он вообще живёт? Он знает, что все херово и лучше не будет, но все равно почему-то цепляется из последних сил. Из-за того, что в этом заключается человеческая природа? Что же, самоубийцы как-то из ряда выбиваются, а он был среди них, так что изменилось? Возможно, те сто долларов в час, что получал его психотерапевт, были не такими уж бессмысленными вложениями его выплат от бюро. Вот только он был не прав, что согласился поехать сюда, на север. Надо было просто уволиться и попробовать жить дальше. Скорее всего, где-то еще через годик он прыгнул бы с крыши, но это было бы куда правильнее, чем то, что он сидит сейчас перед той, что ненавидит больше всего. Кэрис, наверное, даже не понимает, что творится с ним, и откуда взялись такие перепады настроения, да и ей, должно быть, все равно.
- Ну, что ты стоишь? Давай, развлекайся, солнышко. Ты все равно уже ничего не сможешь сделать, чего бы со мной не сделали другие или я сам.
Он смотрит точно волк, исподлобья, потому что она - его  враг. Но он уже давно перестал понимать что-либо; так что он осторожно приподнимается, медленно приближаясь к ней. Она не стреляет, но крепко держит ствол, что направила не него, следя за каждым движением, точно кот, наблюдающий за мышью. И тогда Эдриан вплотную подходит к оружию, приставив лоб к стволу, и смотрит ей в глаза.
- Заверши то, что не смог я.

Если я не мертв, то потому
что знаю, что в Аду тебя не встречу.
Апостол же, чьей воле не перечу,
в Рай не позволит занести чуму.

Но она все не стреляет, лишь глядя на обессилевшего агента, что когда-то ее сдал потому, что она им пользовалась. Все могло бы быть по другому, но их пути уже пришли сюда; и хорошо это или плохо решать разве что господу богу, в которого они оба не верят. Он видит ее нерешимость, он уже знает, что она не выстрелит, но все равно ждет.
Ждет и надеется.
- Закончи это, пожалуйста, прошу тебя, - в его голосе больше не осталось издевки и сарказма; он действительно этого хочет. Не зря же он оказался здесь - она просто обязана была появиться тут, сейчас, чтобы избавить его от всего. Это то, для чего судьба снова свела их вместе.
Но Салвэйн не стреляет.
И тогда он обхватывает правой рукой пистолет, выдергивает его и отбрасывает, резким движением поднимается на ноги и прижимает Кэрис к стене. Снова.
Но на этот раз он не душит ее, нет; он ее целует, впиваясь губами так, словно желает убить и обрести ее одновременно. Ты пропал, Раппард. На этот раз навсегда. Он знает, что следовало убить ее, причем как только он увидел ее лицо. Но теперь уже поздно, для них обоих - выстрел так и не прозвучал. А теперь, когда она отвечает ему, обхватывая его шею руками, как тогда, десять лет назад, шансы закончились. Он знает каждое ее движение, предвосхищая его; ведь Раппард помнил все это десять долгих лет. Срок настолько долгий, Что можно было завести себе уже миллион девушек, жениться и завести пару маленьких детишек, рыбок в банке и собаку, а он думал о женщине, которая его предала; и все еще поддается ей и своим чувствам, которые давно должны были уйти. Неужели, настоящая любовь бывает не только в книжках? Пусть в таком ужасном, извращенном виде, приправленная предательствами, убийствами и ненавистью, но все же любовь, хотя у него нет и не было права на это чувство.
А затем она отталкивает его, не забыв о звонкой пощечине, что звенит в этих тесных четырех стенах слишком громко. Эдриан посмотрел на нее и понял, что она хочет ударить его еще и еще, и он даже готов ей это позволить, но Кэрис уже взяла себя в руки; она отвернулась, словно не захотела, чтобы он ее видел; но напрасно, он уже не сможет прочитать эмоции на ее лице, как бы не старался.
Раппард опускает голову, глядя в пол. Он сделал то, что хотел. Жалеет ли? Черт его дери, если да; агент доволен, как дворовый кот, перед которым поставили тарелку сметаны, и он сделал первый глоток. Он опустил голову не потому, что ему стыдно или он ненавидит себя, нет; но потому что он улыбается.
Он садится на кровать, так просто, будто он тут хозяин - это всегда было в его характере. Когда-то она говорила, что ей нравилось то, какой он властный; а работа в семье это качество со временем лишь усугубила, ведь когда в твоих руках жизни, ты чувствуешь свою силу.

Я бессмертен. Не как оптимист.
Бессмертен, как животное. Что строже.
Все волки для охотника - похожи.
А с м е р т ь - ничтожный физиономист.

- Что мы будем делать? - его голос утопает в этой душной комнате, и Раппард почти не слышит собственных слов. Или это все звон в его ушах? - Убить друг друга у нас не вышло; сдать ученым я тебя тоже не могу. И мы оба ненавидим друг друга. Я не вижу выхода.
Он так отчаянно надеется, что Салвэйн что-нибудь придумает, что-нибудь скажет, спасет их обоих и вытащит из этого безумия; но сердцем он чувствует, что у нее внутри та же пустота, что и у него, и что выхода нет.
Раппард не должен был ввязываться в это. Стоило отказаться от помощи Спирали, когда они предложили ему в обмен побыть верным песиком на побегушках. Он ведь знал, что ему предстоит, и что это даст Тоби Мёрдоку дополнительные тузы в рукав, но все равно согласился. Он поехал сюда в надежде, что тут, в тихом месте мира, он сможет найти хотя бы хрупкую гармонию с самим собой, а вместо того все стало только хуже, а отсутствие связи не позволяет Эдриану позвонить психотерапевту, чего бы он никогда не стал делать, если бы не вся эта история с пылью. Как и любой агент, уверенный, что он справится со своими проблемами сам, и как интроверт, который не в состоянии открывать кому-то все свои секреты, он воспринимал сеансы как обузу, обязанность, а теперь ему начало казаться, что они имели смысл. После этого дня ему будет необходимо с кем-то говорить; а Элеонор вряд ли станет этим человеком, тем более что о беглой преступнице ей не рассказать. Забавный был бы разговор: "Эй, Эл, тут такое дело, мне дали адресок - преступницу отправить в Спираль, а это моя бывшая любовница, которую я сам же в Сент-Норс и отправил, вот умора, да?" Он уже видит зеленые глаза напарницы, кеоторые будут смотреть на него, прожигая дыру в черепе. Ей не нужны его проблемы, он это прекрасно знает; их не должно связывать ничего, кроме работы - разве не так он решил, когда они в самолете летели на самый север?

- Уходи. Я скажу, что тебя тут не оказалось - я прождал до завтрашнего дня, и ты не вернулась. Конец истории.
Ему отчаянно хочется поговорить с ней, все выяснить: что же произошло десять лет назад? Он уже почти открыл рот, но слова - совсем иные - сами выскочили наружу, минуя разум. Раппард опять заворачивается в свой кокон, цепляясь за развалины кирпичной стены, что он выстраивал всю свою жизнь. Он знает, что хочет услышать от нее, но никогда себе в этом не признается.
А потому он сидит, повернувшись к ней спиной, и ждет, когда хлопнет дверь.

Стихи бессмертного Иосифа Бродского

Отредактировано Adrian Rappard (2015-07-30 15:02:09)

сергей бабкин и павел игнатьев – не уходи
••••••••••••••••••••••••••••••
ударил бы, будь я другим! убил бы, да нет во мне этого…
тварь, сука, сволочь, гадина..

Кэрис несет какой-то бред, не имеющий ровно никакого смысла для Раппарда, и он пропускает половину мимо ушей, уже готовый просто лечь на диван и смотреть в потолок, будто остального мира не существует. Ей бы следовало уйти, заткнуться прямо сейчас, оставить его в покое и больше никогда не появляться в его жизни. Но нет, женщина подходит к нему, касается его лица, выплевывая свои ядовитые слова, но они не ранят его так, как ее злые глаза, что просверлили бы его насквозь, если бы могли. Они уже светятся знакомым Раппарду светом, и он подумывает, а не стереть ли ей к херам память о последних тридцати минутах, чтобы уйти и забыться в своём горе бутылкой чего-нибудь крепкого в ближайшем баре. Его собственные глаза тоже обретают серебристый цвет, но в следующее мгновение забывает обо всем на свете - она отходит от него и произносит то, что вновь возвращает в его сердце злобу и ненависть.
- Я лишил? Серьезно, Кэрис? Это я все разрушил? Я любил тебя, мать твою, любил как никого и никогда, любил все эти сраные десять лет, зная, что ты использовала меня, что я был лишь молодым агентом ФБР, которому можно было пудрить мозги! - Он подходит к ней все ближе и ближе, чувствуя, что еще мгновение, и он ударит ее - по лицу, со всей силы, чтобы она упала, чтобы она почувствовала боль, но он не сделает этого, только не Рапппард, а Мёрдока он больше не выпустит, пусть на это и уйдут все его силы, он должен. - Ты винишь во всем меня? О, как здорово, сука, как прекрасно! Если кто и виноват - так это ты, потому что никто не заставлял тебя совершать преступления и спать с федералом ради информации! Считаешь себя жертвой, да? Бедная, несчастная Кэрис Салвейн - его голос становится ниже и страшнее, и Эдриан чувствует, как сжимаются его кулаки, - все эти годы я перед сном представлял, как ты гниешь в своей сраной камере метр на два, как холод и одиночество убивает тебя, - он уже совсем близко, и она злобно смотрит на него, опираясь на стену, ведь больше отступать некуда, и он смотрит ей в глаза, будто гипнотизируя, - а потом, каждый раз, когда я убивал кого-то, когда мой нож разрывал теплую плоть, брызгая на меня горячей темной кровью, я представлял, что это ты, - на последних словах он кричит, ударяя в стену рядом с головой женщины, и его кулак от ее щеки разделяют лишь несколько миллиметров, отчего он а вздрагивает, но взгляда не отводит. - А я убил многих, Кэрис, даже слишком многих. Знаешь, как бывает - ради службы идешь на многое, а потом забываешь, где ты, а где твоя новая реальность, и в какой-то момент ты просто понимаешь, что самое прекрасное, что есть на свете - это избивать до смерти очередного ублюдка, слушая, как ломаются его кости. Я уже убил тебя, Салвейн, столькими способами, что средневековая инквизиция с ее пытками попросила бы меня написать для них учебное пособие. Я снимал с тебя кожу и вырывал ногти, я резал твое тело сантиметр за сантиметром и топил в ванне с кислотой. Два выбора, говоришь? У меня их были сотни, и я пережил все возможные сценарии. Так что или делай, что ты там нафантазировала в своей хорошенькой головке, или съеби уже нахуй, чтобы я мог выкинуть тебя наконец из своей жизни как мусор! Я десять [таких долгих] лет жил ненавистью к тебе, что я уже сыт по горло. Я только начал избавляться от него. От тебя. От моей любви к тебе. Так что два выбора у тебя, Кэрис. Потому что все разрушила ты.
Раппард обессиленно отворачивается, закрывая лицо руками. Он хочет, чтобы этот день оказался просто дурным сном, навеянным температурой от того, что он простыл на местных ветрах.
Он хочет, чтобы она ушла, забрав с собой всю его боль, все последние десять лет жизни и Тоби Мёрдока в виде бонуса. А с него хватит.
Его глаза становятся снова серо-зеленого цвета, и, хотя не может видеть глаз беглянки, почему-то уверен, что она-то как раз и не успокоилась.  Он подходит к окну и смотрит сквозь мутное стекло, через которое тускло проступает свет фонарей и сияния; и до его сознания медленно доходит простая истина: она тоже его любила. Слова Кэрис вдруг начинают обретать смысл, вырисовывая причудливый узор иронии, которая явно сыграла с ними обоими весьма злую шутку. Неужели они убили друг другу по десять лет просто потому, что каждый не говорил всей правды? Он ведь помнит тот день, когда ему на стол положили снимки женщины, которую от так отчаянно любил, сказав, что теперь она - цель номер один. Он подумал, что это галлюцинация, что он просто не выспался и устал, но нет, спустя и два часа лицо на бумаге не изменилось, и Эдриан, чувствуя, что все рухнуло, обреченно пошёл домой. Её там еще не было - не успела прийти, и теперь-то агент знал, что она ходит вовсе не на работу.В коридоре он тяжело опустился на холодный пол, понимая, что не знает, как быть и что делать. Он не мог поверить, что Кэрис - его милая Кэрис! - может иметь отношения к этим ублюдкам, за которыми он гонялся каждый день; это была какая-то ошибка. В порыве злости он разбил зеркало, швырнул на пол мебель и разбил посуду, что осталась на столике возле дивана после их завтрака, когда они торопливо убегали из дома, дабы встретить новый рабочий день. Запах ее духов дразнил нос, и Раппард почувствовал: она везде. Она была там даже тогда, когда физически находилась в другом месте, и от этого ему стало еще больнее. Так он и просил в груде осколков, пока она не нашла его там, вернувшись в квартирку. Она обеспокоенно спрашивала, что случилось и чем она может помочь, но он лишь ответил, что дело в работе, а ночью ушёл, сославшись на то, что его срочно вызвали.
Два дня он молчал, избегая взгляда начальника, и за это время он дал преступнице столько возможностей, чтобы рассказать все, убедить его в своей любви, и они бы что-нибудь придумали. Он плюнул бы на все ради нее - на работу, карьеру, долг и все убеждения. Но она молчала, а он мучился, пытаясь побороть обиду и злость, что воцарили в нем.
И тогда он сдал ее. Начальнику он лишь сказал то, что выследил террористку и знал, где ее найти; он выложил все только напарнику, старому доброму Киллиану, и тот лишь похлопал его по плечу, назвав Кэрис расчетливой сукой. "это пройдет", - пообещал он, - "потом станет легче".
Но легче все не становилось, особенно после того, как он пришёл в тюрьму ее навестить, но, увидев, до того, как она сказала хотя бы слово, развернулся и ушёл, понимая, что это решение было ошибкой.
- Если бы ты только рассказала мне все тогда...
Он не может закончить эту фразу, его глухой хриплый голос обрывается, но продолжение уже вертится у него в голове. Она бы не села в тюрьму, а он не пошёл бы работать под прикрытием на семь лет. И Тоби Мёрдока бы не существовало. Они бы придумали что-нибудь, обязательно придумали. Это было бы очередным испытанием, но оно не означало бы ненавидеть друг друга все следующие десять лет. Все могло бы быть совсем иначе.
Он качает головой, понимая, как глупо было все это. Один разговор решил всю их жизнь, не оставив шанса все исправить.
- После того, как я отправил тебя а решетку, мне предложили работу под прикрытием. Она означала исчезнуть на много лет, чтобы подобраться к главе одного картеля, и я согласился. Я хотел убежать от своей жизни и от себя самого. Я восемь лет пытал, убивал и запугивал, почти забыв о том, кто я... А потом... В общем, врач поставил диагноз. У меня раздвоение личности, Кэр. И мне жить с этим всю оставшуюся жизнь, боясь каждого своего решения, каждого шага и даже взгляда. Вот чем это все закончилось. Мы оба провели десять лет в аду, но ты явно справилась куда лучше меня, - он грустно улыбается, понимая, что ничего веселого тут нет, - вот и все. Это конец. Ты права, хеппи энда уже не будет. Потому что ничего уже не будет. Тебя опять поймают, и ты проведешь остаток дней в камере, а я отправлюсь в психушку, где меня будут пичкать лекарствами. В жизни не бывает "долго и счастливо". Потому что мы сами все рушим. Уже разрушили
Ему больше нечего открыть ей. Теперь он рассказал ей все, и если после этого она захочет продолжать строить из себя великую мстительницу, то пусть так и будет. Больше он все равно ничего не сделает - он пережил последний сценарий из всех, сдавшись ей и подставив спину для нового ножа.
И на мгновение становится легче.

Отредактировано Adrian Rappard (2015-08-05 15:16:22)

у твоих инициалов
эхо тысячи вокзалов
тех,что я
оставил навсегда

Он не смотрит на нее - ему слишком больно. Он уже отдал ей сегодня все свои силы, и теперь лишь слушает то, что она говорит ему, также не глядя на него, и так же тихо. Раппард мог бы прервать ее, сказав, что все ее слова - это бред, но отчего-то молчит, лишь ощущая, что в груди что-то болезненно сжимается, заставляя кулаки сжиматься - не от злости, нет. От боли. Ему хочется кричать, бить в стены кулаками и крушить все на своём пути, потому что он знает: этих десяти лет жизни уже не вернуть. Никогда не будет Эдриана без раздвоения личности. Не будет Кэрис, выживавшей в тюрьме год за годом, в надежде ему когда-нибудь отомстить. Нож правды вонзается в сердце, растекаясь жидким серебром по венам и артериям, заменяя кровь, которой почти не осталось. Раппард чувствует свою вину.
Если бы он только не стал ее сдавать, а просто ушел. Или заговорил первым. Он мог сделать хоть что-то, следуя любви, а не ненависти. Но у него не было такого урока ранее - он всегда действовал разумом, забыв о том, что в груди что-то бьется, пытаясь вырваться наружу. А все, что было потом, учило лишь ненавидеть и злиться, убивать и пытать. У его души не было шансов - их еще на корню убил его собственный отец, решив всю жизнь за него; а Эдриан сам помог ему добить все хорошее, что было, уступив. Конечно, старина Полсон даже не знал, что сотворил с любимым сыном, а до страшных последствий не дожил, чему Раппард-младший даже завидовал.
Он бы тоже хотел умереть раньше.
Эдриан думал, что хуже ненависти, которую он испытывал к этой женщине, быть уже ничего не может, но он ошибался. Правда, о которой он мечтал десять лет, уничтожила его, разбила собой на мелкие кусочки, которые уже не склеить никому.
Он чувствует, что его разрывает, что его сердце почти покинуло грудную клетку, а в глазах уже пытается царить вечная ночь, обдающая мысли своим могильным холодом, веющим в компании сырости и затхлости.
На автомате он подбирает свой пистолет, убирая его на место. Эд двигается словно во сне, едва ли понимая реальность происходящего; он молча подходит к двери, так и застыв в проёме, не решаясь поставить правую ногу за порог. Он опускает голову, закрыв глаза и пытается сообразить, где он и кто.
Он действительно собирается уйти? И оставить ее тут?
Но она же уйдет до того, как кто-нибудь придет сюда вместо него. Она скроется, спрячется, и быть, может, они больше никогда не увидятся. Кто знает, может это безумие закончится? Он уедет к отцу, проживёт там пару лет, работая дровосеком, а после покончит с собой где-нибудь в лесу не выдержав вечных наставлений и контроля. Придет на могилу матери и уснет навеки рядом с ней. Вот и все, это конец, которого он все никак не может дождаться.
Но разве теперь, когда он знает все, Раппард не должен цепляться за жизнь изо всех сил? Разве теперь у него появилось то, ради чего жить? Разве Кэрис - не та путеводная нить, которой ему не хватало?
Он разворачивается и видит, что она сидит с пистолетом в руках, и понимает: она не собирается уходить. Она тоже хочет, чтобы все закончилось.
Она тоже чувствует свою вину.
- Я бросил бы все, Кэр. Я отдал бы все ради тебя. Ради нас.
Эдриан садится перед ней прямо на пол и исступленно кладет подбородок на ее худую правую коленку, глядя на нее побитым потерявшимся щенком. Он чувствует, что это все, что у него осталось. Теперь-то он знает, что его работа не стоит ничего, и что никаких радужных мыслей о том, чтобы быть героем, быть не может. Он ведь попробовал это, и вот чем все закончилось.
- Пойдем со мной, - он бережно касается ее лица, вытирая очередную слезу, которую она все также пытается скрыть волосами, - прошу тебя.  Я не хочу думать, что это конец. Я знаю, что в итоге нас не ждет ничего хорошего, но мы и так потеряли уже десять лет. Это не десять дней, не десять месяцев и не пара-тройка лет. Это одна шестая жизни среднестатистического человека, а нам с тобой отведено и того меньше. Неужели мы недостаточно страдали? Неужели мы не можем получить хотя бы несколько минут счастья? Я знаю, что за прошлое мы заплатили слишком дорогую цену; но теперь мы расплатимся своей жизнью. Но мы расстанемся с ней в любом случае, - он нежно целует тыльную сторону ее руки, осторожно забирая оружие, - так давай заберем хоть что-нибудь? Я не хочу умирать с осознанием, что все было напрасно. Пожалуйста.
Они сидят так еще какое-то время, и он впервые за долгое время чувствует если не умиротворение, то неплохой его суррогат. Но она не понимает, зачем ему все это, и ее слова вновь пускают Раппарду кровь, и он чувствует, что его любовь станет его погибелью, так или иначе.
Не его болезнь. Не его работа.
Она.

«Эй, Кэр, нам надо возвращаться домой, посмотри, уже почти стемнело.
/Они гуляют по набережной - такой тихий, уютный вечер, когда оба забывают о том, кто они и что должны сделать. В эти часы Раппард - не агент ФБР, а Салвейн - не террористка. Они просто парочка, которая вместе всего пару месяцев; у нее в руках небольшой, но крайне милый букетик, а на ногах - каблучки, которыми она терпеливо цокает, хотя ноги уже подустали. Они оба светятся счастьем как никогда ни раньше, ни после. Это их вечер./
Давай еще немного, Эд.
/Он чувствует, что она хочет того, что и он - чтобы этот вечер никогда не заканчивался. Они стоят в бетонной ограды, и Кэрис опирается на нее, глядя на заходящее Солнце, от которого уже осталось всего несколько алых, будто кровь, лучей, а Эдриан обнимает ее сзади, и его улыбка едва заметна, но она чувствует ее кожей своего плеча. Для него существует только она.
Они стоят так еще минут десять, и становится совсем темно, загораются фонари, освещающие этот маленький райский уголок, где то здесь, то там разбросаны такие же умиротворенные парочки. Раппард берет Кэр за руку, и они неспешно отправляются в его небольшую квартирку, где еще долго не будут спать - только не в такую чудесную ночь./»

- Если ты скажешь, я уйду. Но, боюсь, это будет уже навсегда, милая. Ты же понимаешь, что мы по разные стороны баррикад. Опять. В следующий раз я могу быть не один. Это может быть моя напарница или кто-то из "Спирали", и у меня не будет права их убить - они ничем это не заслужат. А, может, мы больше никогда и не встретимся. Один из нас умрет где-то на этом острове, а другой даже не узнает. Я уйду и оставлю тебя здесь, да, если ты этого хочешь.
Он врёт, нагло и бессовестно - он знает, что теперь всегда будет искать ее и находить. Он никого к ней не подпустит - ни Элеанор, ни кого-либо еще. Раппард всегда был манипулятором, даже здесь и сейчас, даже с любимым человеком. Он ненавидит ложь, но жил ей так долго, что теперь уже не видит разницы между ней и правдой. К чему говорить последнюю, если это принесет ему лишь боль? Если она и вправду может убить кого-то? Нет, пусть лучше он будет обманщиком, ужасным лжецом, который добился своего парой неверных слов; чем он потеряет ее опять.
- Я не знаю, что будет дальше. И куда мы пойдем. И что будем делать. Но я обещаю, что никому тебя не отдам, - он притягивает ее к себе, обхватывая руками и крепко прижимает к себе. В искренности этих слов можно не сомневаться - Раппард сказал их от чистого сердца. Но нужны ли эти слова Салвейн? Им больше не слегка за двадцать, когда красивые обещания и заверения в любви заставляют бежать хоть на край света. Он знает это, но это все, что он может предложить. У него не осталось ничего, даже себя. Те жалкие остатки, что люди вокруг звали Эдрианом Раппардом - вот то, что он предлагал ей, не ожидая согласия, но надеясь на него остатками черной души.
Теперь она должна решить - убить или спасти его следующим словом.

Отредактировано Adrian Rappard (2015-08-13 19:37:06)

Он ухмыляется надеясь, что она этого не видит - ни к чему ей становиться свидетельницей его циничности; она произнесла простую фразу, которая нашла грустный отклик в его душе - что она не заслуживает. Мы оба не заслуживаем. Ни друг друга, ни возможного счастья, ни каких-либо светлых чувств. Мы - уроды, моральные мертвецы, которые, разбрызгивая вокруг себя остатки тухлой крови, пытаются двигаться вперед, к свету, пытаясь делать вид, что не замечают, что этот свет убивает обоих. Два потухших огонька, оставшиеся зачем-то лежать на ледяном подоконнике, надеющиеся на чудо и осознающие где-то глубоко внутри свой конец. Не будет уже ничего. И никого. Но это же не значит, что мы не можем на все это наплевать.
Эдриан ничего не говорит в слух, да ему и не нужно - он знает, что Кэрис понимает все и без него. Пусть прошло десять лет, но сейчас, глядя на нее, он понимает, что все равно никто не понимал и не будет понимать Салвейн так, как он.
- Меня и так нигде не принимают. Я везде чужой. Даже напарница, которая пытается мне помочь, все равно порой смотрит на меня как на мешок с дерьмом. Она думает, я этого не замечаю, но такое просто так не скроешь. Если единственный человек, которого я могу назвать другом, так относится ко мне, то что говорить о других? Я - ошибка, Кэрис. Error 404, которую почему-то допустил естественный отбор. Мое прошлое - это тьма, а будущее - бездна. Но ведь в этом мы сейчас так похожи, разве нет? И ведь конец - это то, что мы определяем сами. Как и начало. Единственный конец, который выбираем не мы - это смерть, и пока она не наступила, мы сами распоряжаемся своей жизнью, своей судьбой. И я не хочу оставаться один просто потому, что так было бы проще - разойтись и больше не видеть друг друга, не думая куда идти и что делать. Я не хочу сожалеть о не сделанном. Я уже прошел через это - за все эти десять лет. Я не знаю, куда мы пойдем. Или кто нас примет. Я просто хочу делать то, что выбираю сам. И я знаю, что и ты - тоже. Потому что это - наша суть.
Раппард берет ее за руку, мягко поднимая вверх. В его голове крутятся разные планы, один безумнее другого, так что он закусывает губу - если она доверится ему вновь, ему придется делать все, чтобы оправдать это доверие, а он не может даже придумать, куда им идти прямо сейчас и где укрыться. Он окутал ее ворохом ярких фраз, добиваясь того, чего хотел, понимая, что ответственность за последствия лежит только на нем, и она раздавит его, точно маленькое насекомое, которое случайно попалось под ноги. Но она произносит "да", пусть такое робкое и нерешительное, и тепло надежды разливается по его телу сладким маслом, которое дает ему силы двигаться вперед и вести за собой еще и Кэрис.
Я больше не буду один.
Он не думает о том, что будет, когда Мёрдок снова возьмет вверх, осознание опасности этого для самой Кэрис еще не пришло к нему, Раппард слишком ослеплен своим маленьким счастьем, которое настигло его бурей эмоций в этой заднице мира, куда его закинул случай. Тоби Мёрдок спит где-то в тени, вновь набираясь сил и не напоминая о себе, дожидаясь своего часа. Он ведь знает, что такой настанет. И когда им случится повздорить из-за какой-нибудь ерунды, он возьмет в правую руку нож, и кто знает, сможет ли Кэрис справиться с этим. Пусть это лишь домыслы, это ведь все может и не произойти, но Эду следует подумать об этом, но жажда добиться своего - добиться Кэрис - берет свое, заглушая в нем здравый смысл. Возможно, не будь он таким эгоистом, он ушёл бы еще полчаса назад, не выстилая перед любимой женщиной ковровую дорожку из слов. Он бы подумал о том, какую опасность он представляет для нее. Для других тоже - но они ведь не так важны. Он бы чувствовал себя паршиво, но Кэрис - дело другое. С этим он просто не справится и тем самым убьет обоих.
Но Эдриан Раппард - эгоист, который, как и его вторая личность, следует за зовом эмоций и желаний. Быть может, он - это и есть Тоби Мёрдок, только держащий себя в руках, насколько это возможно. 
- Если здесь есть что-то важное, то забирай. Ни ты, ни я не сможем сюда вернуться.
Она справляется за несколько секунд - у преступников с собой немного вещей. Главное - иметь оружие, а остальное уже не так существенно. Совсем как агенты ФБР, только последним еще полагается приличный костюм, чтобы не позорить свое бюро, да только вот на севере с дикой погодой где-то в минусе по цельсию в модных брюках не по щеголять. Так что сейчас они похожи даже в этом.
- Все будет хорошо. Мне похуй, как, но я обещаю тебе это. 
Она позволяет этому маленькому самообману продолжить жить, за что Раппард ей благодарен. Он обнимает ее, хотя и знает, что времени почти не осталось. Спираль может отправить кого-то еще, ведь его нет слишком долго, но эти полминуты рядом с ней необходимы как воздух. Кто знает, что случится после того, как дверь в эту квартиру за ними закроется? Он чувствует запах ее волос, улыбаясь тому, как такие банальные вещи делают мир чуточку лучше Он еще что-то шепчет ей на ухо, зная, что ей это сейчас нужно; а затем, бережно поцеловав, берет ее за руку, одновременно доставая пистолет.
И когда дверь негромко захлапывается, будто оповещая о том, что предыдущая часть их жизни, подобно книге, закрылась, они лицом к лицу сталкиваются с одним из знакомых Раппарду сотрудников Спирали. Тех, что из числа военных.
- Пожалуйста, я не хочу убивать тебя. Просто уйди.
Кажется, его зовут Штефан, и он смотрит на направленный ему в лицо пистолет так, словно это уже стало чем-то обыденным. Как будто этому парню каждый день на завтрак, обед и ужин тыкают стволом, угрожая убить. Он кивает и отходит в сторону, подняв руки в знак того, что он принимает условия.
До самого поворота Эдриан держит его на прицеле, почти не дыша. И уже в конце коридора он слышит голос военного, такой тихий, что его едва не заглушает гул от лампы под потолком, так что Раппард даже сомневается в том, что все верно понимает.
- У меня жена в числе сбежавших преступников. Если вам нужно укрытие, ищите Эрнста.
Они выбегают через черный ход и бегут как можно дальше от этой улицы. Уже почти на краю города Эдриан позволяет им остановиться, и, пытаясь отдышаться и осознать произошедшее, прислоняется к стене, будто это может помочь.
- Что, блять, за Эрнст?
Салвэйн качает головой, и Эдриан невольно злится - не на нее. На высшую силу, в которую никогда не верил, но которая так отчаянно подсовывает ему все новые и новые загадки.
- Значит, это ловушка. Если бы было иначе, ты бы его знала, он должен быть из числа преступников или тех, кто им помогает. На что вообще надеялся этот парень?
Но военный и правда не погнался за ними, и это сбивает агента с толка. Может, то, что он сказал - правда? Но даже если в такую чушь поверит он, то от Кэр этого ждать не придется. Она недоуменно смотрит туда, откуда они только что прибежали, затем поворачивается к Эдриану - он и не заметил, как захрипела рация, о которой он совсем забыл. Это был ученый из Спирали, который его курировал в его маленькой охоте на преступников для базы, и парочка недоуменно слушала о том, как недавно встреченный ими Штефан уже доложил начальству о том, что на квартире не оказалось ни Раппарда, ни преступницы, так что он осмотрел жилище и направляется обратно.
- Да, я пытался догнать беглую преступницу, она ускользнула буквально перед моим приходом, док. Не сообщил потому, что все еще пытаюсь выяснить, куда она направилась. Да, да, хорошо, я скоро вернусь.
Он смотрит на Салвейн, и, убедившись, что рация выключена, садится прямо на снег.
- Я не понимаю, что это сейчас была за хуйня. Совершенно.
Он смотрит на нее так, как будто она может дать ему ответы, хотя он знает: она точно также сбита с толка. Сегодня каким-то невероятнейшим образом им повезло. Но как долго удача будет на их стороне? Или все это было лишь каким-то хитрым планом военного? Возможно, надо было убить его сразу же, как только Эд его заметил.
Но теперь-то уж точно было поздно.

Отредактировано Adrian Rappard (2015-10-29 17:01:51)